Большой Хинган — Порт-Артур - Василий Романович Бойко

группы в порядке наказания приказал пропустить виновников через строй. Когда наша охрана узнала об экзекуции, они уже получили по тридцати ударов палками. Потребовалось срочно отвезти пострадавших в санитарную часть одного из наших полков.

Врачи заключили, что больные требуют серьезного лечения, и решительно выступили против такой жестокости. Командир и начальник политотдела дивизии доложили об этом Военному совету армии. Мы дали указание эту меру наказания среди военнопленных отменить, а специальные палки для экзекуций у японских командиров отобрать.

Этот «палочный случай» не был каким-то исключением. Он вытекал из нравов и обычаев, складывавшихся в Японии веками и в военной среде проявлявшихся особенно неукоснительно. Палка как неизменное средство внедрения покорности по уставу полагалась каждому японскому войсковому командиру. Ее можно было бы считать символом жестокости, весьма широко и крепко привившейся в японской армии, если бы она не выглядела всего лишь патриархально-безобидной забавой на фоне тех жестокостей и зверств, к каким японская военщина прибегала во время своих агрессивных походов против других стран. В изощренности этих зверств японские захватчики не уступали самим гитлеровцам.

Важно то, что зверская система устрашения изобреталась не отдельными воинскими начальниками на местах, но исходила от военной верхушки, являлась преступлением японского милитаризма в целом.

К примеру, прямым виновником чудовищной резни в китайском городе Нанкине в декабре 1937 года, погубившей десятки тысяч человек из гражданского населения, был командующий японскими оккупационными войсками в Центральном Китае генерал Мацуи. Пятидневная кровавая баня, учиненная этим генералом беззащитным людям, как и расстрел из пулеметов 5 тысяч военнопленных, проводились с согласия Высшего военного совета Японии, членом которого Мацуи состоял.

Беззастенчиво применялось японцами в Китае химическое оружие. Подсчитано, что при оккупации ряда провинций Северного и Центрального Китая японские войска свыше 1300 раз использовали ядовитые газы, жертвами которых стали десятки тысяч людей.

Или взять преступления «Отряда 731», во главе которого стоял генерал Сиро Исии. Этот секретный так называемый «исследовательский» центр Квантунской армии в районе Харбина разрабатывал оружие массового уничтожения людей. Главным направлением его занятий была подготовка бактериологической, биологической и химической войны против Советского Союза и других стран.

Японский писатель С. Моримура назвал «Отряд 731» «бригадой дьявола», проводившей чудовищные по своей жестокости «эксперименты» над массами людей. В «лабораториях» были уничтожены тысячи китайцев, корейцев, монголов, русских, американцев, англичан; в отряде их даже за людей не считали, а между собой называли «бревнами».

В свое время генерал Исии заявил, что у Квантунской армии нет другого оружия, кроме бактериологического, чтобы победить Советский Союз, и что эта война должна вестись именно таким оружием.

Патологический антисоветизм Исии был по душе правителям Японии, а после окончания войны — и американским империалистам. Генерал избежал виселицы как омерзительный военный преступник, умер своей смертью в 1959 году и похоронен в одном из токийских храмов. Его «научные» рекомендации и препараты войска США широко использовали в войне против Вьетнама.

Назову еще одного японского генерала, приобретшего черную репутацию в довоенные и военные годы.

Генерал Кендзи Доихара был по должности начальником разведки генерального штаба Японии, а по своим занятиям — рьяным исполнителем политических провокаций в странах Азии, замышленных господствующими кругами страны, наделенным неограниченными «правами».

Там, где появлялись японские оккупанты во главе с Доихарой, там удивительно «кстати» звучали выстрелы, взрывались поезда, менялись главы правительства, воздвигались троны, создавались новые «государства» в составе так называемой «Великой Азии».

По своей беспощадной жестокости Доихара превосходил, наверное, всех своих военных коллег. Он не останавливался ни перед чем в осуществлении своих планов. Если ему казалось, что его собственный агент проявлял какое-то колебание, то судьба этого агента решалась в тот же момент. По личным приказам Доихары уничтожено множество «ненужных» людей, ответственности за это генерал не нес.

Даже ставленник японской военщины марионеточный император Маньчжоу-Го Пу И, денно и нощно окруженный агентами всесильного генерала, побаивался его.

Итак, японские командиры и военачальники, можно сказать, взращивались в атмосфере ненависти и презрения к другим народам, а жестокость в обращении с подчиненными прививалась им как служебное качество. В свою очередь генералы и офицеры продвигали это в унтер-офицерскую и солдатскую массу.

Последствия такого воспитания не могли не сказаться, и мы их, разумеется, замечали и в период боевых действий, и потом, когда войска противника были пленены.

Интерес к жизни японского народа, зародившийся у меня в 1945 году, помог мне шире взглянуть, уже с дистанции времени, на впечатления, вынесенные мною тогда из общения с японскими военнопленными и репатриантами.

Более понятными стали, в частности, источники отмеченных выше негативных черт в характере японцев, особенно из числа командного состава. Под воздействием насаждавшейся идеологии «избранности народа Ямато», культа императора, «самурайской чести» и т. д. подлинные национальные достоинства японцев со временем не углублялись и развивались, а претерпевали деформацию и нивелировку.

Мы, общаясь с японцами, убеждались и в том, что вопреки корыстным целям господствующих классов народные массы этой страны сумели сохранить действительно привлекательные черты своего национального характера. Действуя и в ходе боев, и после их окончания во имя справедливых целей, мы в определенной мере использовали эти качества японцев, опирались на них.

Напомню, что войсками 39-й армии во время военных действий в Маньчжурии было пленено около 70 тысяч солдат и офицеров Квантунской армии. По мере продвижения вперед мы передавали их соответствующим фронтовым органам, которые затем обеспечивали перевозку военнопленных в районы советского Дальнего Востока.

Более длительное время — до конца 1945 года — находились при нашей армии несколько тысяч японских военнопленных на Гуаньдуне. Они в боевых действиях против Красной Армии, как правило, не участвовали, поскольку служили в японских частях, дислоцировавшихся на Ляодунском полуострове и получивших приказ о капитуляции еще до подхода наших войск. Все эти военнопленные оставались под командой своих офицеров, выполняли по заданиям советского командования строительные, дорожные и другие работы невоенного назначения.

Пожалуй, наиболее характерной для этих десятков тысяч японских военнослужащих чертой являлась исполнительность и дисциплинированность.

В прошедших боях японские войска сопротивлялись упорно, временами фанатично выполняя далеко не всегда разумные приказы своего командования. Но как только до них доходил приказ императора о капитуляции, так те же войска послушно складывали оружие и довольно организованно сдавались в плен.

Выше я уже рассказывал о своей вынужденной и поначалу далеко не приятной встрече на аэродроме в районе города Ляоян с целым японским подразделением, еще не сдавшимся в плен. К моему счастью, там, можно сказать, автоматически сработало присущее многим японцам послушание слову приказа.

Приведу другой, более весомый факт. Из-за отсутствия в Маньчжурии нашего железнодорожного транспорта, а следовательно, и своего обслуживающего персонала, в том числе